Музеи как историк «диалога и конфликта культур» (Пример Эрмитажа)

Эти темы не только драматичны (продажи, конфискации, национализации, трофеи, переделы), но и крайне важны для понимания культурных и исторических процессов. Они рассказывают о том, как формируются образы своей и чужих культур, как они меняются и взаимодействуют. При этом и рассказ, и анализ выражаются в форме экспозиций и выставок, и эту форму исследования ничем заменить нельзя.

Музей — научное учреждение, которое публикует свои исследования и выводы не только и не столько в виде статей и книг, но в форме экспозиций, выставок и каталогов. Энциклопедический музей, как единое целое, посвящает значительную часть своего научного процесса «диалогу культур» — сравнению и определению их различий и схождений, их взаимовлияния и конфликтов. Этот диалог — одновременно научная и огромная общественная миссия музея. Они воспитывают понимание сложности мира и ощущение достоинства и красоты различий.

Музей ставит культуры в условия диалога своими экспозициями, их соседством, перекрещениями и сопоставлениями. Он представляет разные взгляды на культуры и их взаимодействие. Часто он может (и всегда старается) показать взаимные взгляды, образы и влияния. В этом смысле музейная наука близка имагологии, изучению «образа другого» [См.: Тихвинский. 2006; Всматриваясь друг в друга...: Россия и арабский мир: взаимное восприятие: сборник статей, 2013].

Этот горизонтальный аспект сопоставления сочетается в энциклопедическом историко-культурном музее с вертикальным, с историей разных подходов к диалогу и его методов. Музей рассказывает, как взаимные образы культур формировались и менялись в разные эпохи, как они преображались в ходе «диалога» и развивались во времени.

Сегодня, когда так популярны разговоры о «фальсификации истории», весьма полезен музейный подход, основанный на том, что только и является фактом — на вещи. Он же ясно показывает, что история всегда спор и кроме вещей в нем участвуют ценностные представления и их отражения, «образы». Музей старается и порой умеет сделать так, что спор превращается не в драку, а в диалог.

Предлагается обсудить несколько примеров эволюции европейского восприятия чужих культур, его влияния на них, ответа и отражения, а потом и обратного отражения. Музейные экспозиции красноречиво рассказывают об этой эволюции «диалога культур».
В наше время, когда почти всякая культурная деятельность объявляется услугой, музеи порой кажутся такими сменяющими друг друга садами, где растут и ублажают взгляд и обоняние гуляющего разные цветы и растения. В этих садах резвятся дети и по ним со спешной увлеченностью пробегают туристы. В какой-то мере это так и есть. Одна из гуманитарных задач сегодняшнего музея — сглаживать межкультурные и межконфессиональные конфликты, переводя их в сферу культурных различий. А культурные различия не обостряют жизнь, а наоборот украшают ее и обогащают. Различное — это прекрасно и интересно!

Однако не нужно забывать, что в этих аккуратно ухоженных садах немало ядовитых растений, ненавидящих друг друга животных, закопанного оружия смерти. Именно музей умеет делать страшные вещи нестрашными, превращать их в красоту и увлекательную историю, заменяя диалогом конфликт.

Особую роль в этом горизонтальном диалоге культур играют энциклопедические, универсальные музеи. Они одновременно и рядом представляют зрителю самые разнообразные и непохожие культуры из разных частей мира. Они показывают достоинства разных культур, их прелести, которым не должны мешать различия. Этот мирный диалог культур играет огромную роль в цивилизационной роли энциклопедических музеев. Они показывают, насколько един наш мир, сколько в нем сходств и общностей. В огромных мегаполисах, где собственно и находятся энциклопедические музеи, они становятся носителями и почти храмами культурного наследия для многочисленных общин, населяющих эти мегаполисы.

Эту огромную роль работающего наследия трудно переоценить. Уже ее достаточно для оправдания жизни музеев и для определения их просветительской деятельности: превращения различий из средства конфликта в средство любования. Не забывая при этом о знании, ибо все равно знание является главной целью и музейного хранения, и музейной науки.

Нужно, правда, не забывать, что в этой горизонтальной картине мы показываем сегодняшние представления о различных культурах. Те комплексы качеств, которые мы сравниваем и сопоставляем — результат определенного развития науки, мысли, просто количества знания. Они — сегодняшнее состояние. Завтра может быть другим. А вот вчера точно было не таким.

Вот это вчерашнее — важнейшая часть музейной истории, науки, экспозиции. Крайне важно уберечь ее дух и элементы в сегодняшнем увлечении новыми способами показа, изощренными витринами, неожиданными поворотами сравнений. Собственно история сложения сегодняшних взглядов — и есть история музейной науки. Музей является историографом и историком формирования различных представлений культур друг о друге, меняет эти представления, иногда примиряет, иногда противопоставляет. Для создания объективной картины он употребляет музейную научную дотошность или же, наоборот, и как это ни странно — музейную политкорректность. Музей — активный автор, историк и историограф имагологии, «науки о чужом». Это, кстати говоря, относится к нему и тогда, когда он формирует образ своего собственного народа и своей цивилизации.

Классическим примером вертикальной музейной истории является процесс освоения Европой античного наследия и превращения его в эстетическую основу европейской цивилизации вообще [См.: Трофимова, 2012]. Возрождение пробудило интерес и к такой части античного наследия, как искусство. Оно вызывало восторги и легло в основу разработки идеальных эстетических теорий. Вот только то, что дошло до «просвещенной» Европы, было весьма отлично от исторической реальности. Древнегреческая скульптура и архитектура были ярко раскрашенными и весьма мало походили на то, что стало классическими образцами. Римская скульптура и архитектура тоже имели куда больше элементов цветного и металлического декора, чем дошло до нас. Увлеченная античностью Европа Возрождения, а особенно эпохи гранд тур, реконструировала для себя античность в приемлемом для нее образе. И этот образ сделался образцом. При этом происходила большая работа по реконструкции археологического материала. Из античных фрагментов создавались совершенно фантастические (иногда и сознательно) вещи. Яркий пример — так называемые вазы Пиранези. Большая часть античных скульптур в сегодняшних музеях — результат весьма вольных реконструкций. Это сочетание недостоверности с принадлежностью к уже конкретной исторической эпохе стало проблемой. Не разбирать же памятники, ставшие уже частью современной культуры, в угоду археологической точности?! Эта реконструированная и «отмытая» античность уже стала частью парадигмы нашей культуры. В ее духе строились торжественные дворцы и официальные здания. Для этого искусства строились специальные музеи, особенные по духу и стилю. В этом смысле классическим шедевром является Новый Эрмитаж Лео фон Кленце. Это — неогреческий стиль, это — та оболочка, которую считали приемлемой для античности в середине XIX в. Сейчас вкусы изменились, но многие испытывают ностальгию именно по подходу Кленце. Важной частью музея была Галерея истории древней живописи. Там были воспроизведены античные живописные произведения, из которых ни одно не дошло до нас. На стенах Эрмитажа — еще один способ европейской реконструкции сюжетов, известных из античной литературы.

В самой галерее стоят представители следующей волны освоения античного наследия — неоклассические скульптуры Кановы и Торвальдсена. Круг могла бы завершать скульптура Луиз Буржуа, но ему нет конца. Возрождение античных традиций продолжаются в европейском искусстве, например у Пикассо. Античное искусство выставляется в новых по типу залах и окружении (как в Музее Акрополя). Копии со знаменитых античных скульптур то исчезают из основной экспозиции крупных музеев, то возвращаются.
В то же самое время общеевропейское культурное наследие вернулось на свою родину. Особое место в этом занимает Греция. Страна пробудилась к восприятию величия своего наследия и борется за его физическое обладание. Спор о мраморах Парфенона стал уже хрестоматийным. Он же лег в основу многих реституционных требований, которые порой рождаются из изучения и уважения к собственной культуре и вдруг превращают культурное просвещение и диалог в конфликт культур или в конфликт вокруг культуры.
Иногда отдельные открытия рождают целый комплекс научных и ненаучных проблем из области все того же диалога цивилизаций. Открытие для Европы скальных монастырей и буддийских библиотек в пустынях Центральной Азии стало стимулом к созданию образа Великого шелкового пути — метафоры, за которой стоит реальная система переплетения торговых и политических интересов и явлений эпохи раннего Средневековья на огромном протяжении от Китая до Сирии. Торговые связи соединяли и противопоставляли друг другу самые разные конфессии, политические традиции, образы жизни. Диалог культур носил на всей этой территории часто вполне военный характер набегов и грабежей.

Полевые и кабинетные исследования, стимулированные остротой проблем, приводили к множеству новых открытий. В частности, так были открыты миру древние культуры Средней Азии, например, согдийская. Множество вещей поменяли свои атрибуции и национальную принадлежность. Все это происходило и происходит динамично, в потоке дискуссий и обсуждений. Это отражается в музейных экспозициях, где часто идет острый спор о географических обозначениях в этикетках. Тем не менее именно музейные экспозиции позволяют дать единую, примиряющую картину. Хорошим примером может быть экспозиция истории и культуры Средней Азии в Эрмитаже. Она во многом построена на параллельном показе двух типов обществ — кочевого и оседлого. Именно экспозиция показывает, как постоянный конфликт между ними не мешал, но помогал культурному развитию на торговых путях. Настенные картины буддийских монастырей плавно перетекают в украшения согдийских дворцов, радуют зрителя прекрасными серебряными изделиями согдийцев и иранцев. Венчает все эти торгово-культурные события Пальмирский таможенный тариф. Сегодня эта экспозиция, полная возможных противоречий (например, в вопросах об этнической природе тех или иных культур), актуализируется политической реальностью. Возрождение древнего Шелкового пути объявлено одной из основ внешней экономической политики Китая. Это стимулирует исследования и музейные показы, но это может вызвать и новые споры, лежащие между наукой и политкорректностью.
Весьма показательны и разнообразны разные способы показа искусства ислама в мировых музеях. Некоторые, пожалуй, большинство, содержат специальные отделы исламского искусства, внутри которых имеется деление по странам и жанрам. Этот подход подчеркивает действительное единство искусства стран ислама, наличие в нем важных общих черт, восходящих к идеологическим принципам — иконоборчество, математичность орнамента, абстрактность изображений и т.д. Однако все области исламского мира имеют легко различимые различия, связанные с их доисламскими традициями и влияниями. Эти различия отражают важный принцип единства и разнообразия, который присущ не только мусульманскому искусству, но и исламу в целом. Эту религию сегодня часто определяют как полифоничную, допускающую мирное сосуществование разных течений. Сегодня, правда, этот казавшийся общепринятым принцип подвергается пересмотру. Внутренняя борьба не просто обостряется, но и формализуется во взаимных «анафемах».
В этих условиях важно наличие и второго способа показа искусства ислама, который принят в Эрмитаже. Мусульманский период истории Ближнего или Среднего Востока, Средней Азии и Поволжья представляется вместе с предшествовавшими и последующими периодами. Таким образом, разные музеи мира вместе показывают нечто единое в единообразии. Оказывается, что разные по времени традиции все вместе актуальны сегодня. Новый аспект приобретает и музейный рассказ об иконоборческой традиции ислама. Европейские музеи десятилетиями старались показать, что, несмотря на «запрет» изображений, фигуративное искусство в исламе вполне развито. Сегодня на первый план выходит типологическое сближение исламской традиции с иконоборчеством иудаизма, Византии, протестантства и радикальных течений XX в. Природа универсального музея позволяет делать это хотя бы на выставках .
Замечательную картину представляют нам залы нового искусства в Эрмитаже, к примеру, залы импрессионистов и постимпрессионистов. У всех посетителей старшего поколения жива память о том, как вся эта сегодняшняя классика считалась ересью и уродством, не достойным музеев. Память эта обращена и должна быть обращена в две стороны. С одной стороны, она должна присутствовать во всяких разговорах о современном искусстве, и Эрмитаж сознательно показывает современное и часто плохо понятное обывателю современное искусство именно в контексте того, что теперь оказалось великим. С другой — предшествующие века тоже показывают смену вкусов и принятие или неприятие тех или иных стилей в мировом искусстве. Классическим примером является, конечно же, Венера Таврическая, эллинистическая копия с знаменитой скульптуры Праксителя. Петр Великий привез ее в Россию и силой заставлял петербуржцев смотреть на эту трехмерную фигуру обнаженной языческой богини. Скульптура воплощала в себе все противное российским идейным и художественным традициям, но именно так начиналось Просвещение в России. Современное искусство прививалось музею через частные коллекции императоров. Так Эрмитаж стал обладателем одной из лучших коллекций Каспара Давида Фридриха, когда он еще не был всемирно известным. Эрмитажный показ современного искусства исходит из необходимости представления исторического контекста и из того, что сегодняшнее искусство не является чем-то обособленным и непонятным. Оно продолжает прежние художественные традиции, хотя и не всегда прямолинейно. Универсальный музей может и должен это показывать, в частности и на примерах непростого освоения нового, требующего как внешних, так и внутренних усилий. Вспомним, как великий коллекционер Сергей Щукин заставлял себя смотреть на приобретенные картины Пикассо, чтобы постепенно понять их. Современное искусство легко вступает в диалог с искусством классическим, и часто этот диалог (как в недавней выставке Яна Фабра в Эрмитаже) позволяет выявить в классическом искусстве разные философские смыслы, забытые значительной частью современных зрителей [См.: Fabre, 2017].

На музейных пространствах разыгрываются самые разнообразные войны памяти. Задача музея — не только примирить их, но и сохранить элементы этих сражений и конфликтов культур, чтобы передавать динамику развития науки, чтобы давать примеры того, как культура и музей могут примирить научные данные и национальные эмоции. Среди них — проблемы древних памятников Кавказа, где в сфере древнейших государств выработался более или менее приемлемый консенсус, но где в области позднего Средневековья бушуют бури, для усмирения которых у музеев пока нет рецептов [См.: Шнирельман, 2003].

Эрмитаж хранит коллекцию находок из Старой Ладоги, которые знамениты явным наличием сильного скандинавского элемента в этом древнерусском городе. Раскопки в Старой Ладоге были всегда участником вечной российской дискуссии на тему «Варяги и Русь», которая, кстати говоря, была всегда эрмитажной. Основополагающий труд был написан директором Эрмитажа С.А. Гедеоновым. Его главным оппонентом был его заместитель по Эрмитажу Б. Кене, который завершил публикацию труда Гедеонова после его смерти. Норманнская полемика была всегда важной частью отечественной науки. Параллельно она была и частью политики. Вполне академический вопрос сломал немало человеческих и не только научных судеб [См.: Клейн, 2009]. Переплетение науки и политкорректности в этом сюжете видно особенно ярко. Решение о «варягах» дважды принималось в их пользу на государственном уровне, празднования 1000-летия и 50-летия Руси отмечалось «по Рюрику».

Музей хранит память и об истории и о ее трактовке в рамках истории национального самосознания. В этом смысле почти всякая экспозиция энциклопедического музея многомерна. В ней и реальная история, и история науки историография политкорректности. Всякий музей участвует в исторических дискуссиях. Многие из них вечны. На смену старым приходят или возвращаются новые. Сейчас, к примеру, обострились споры об атрибуциях. В течение десятилетий исследователи вычищали список достоверных произведений великих мастеров. Сегодня десятками появляются новые Леонардо, Рафаэли, Рембрандты.

Такие обратные, «зеркальные» процессы в большей или меньшей степени характерны для всех острых тем. Точно так же, как характерны для них периодические политические и общественные обострения. Поэтому история подходов к диалогу культур и смены точек зрения всегда актуальна и является живой частью музейной экспозиции и музейного просвещения. В музейных «садах» время от времени возникают старые и новые сражения.

ЛИТЕРАТУРА

Во дворцах и в шатрах. Исламский мир от Китая до Европы. СПб., 2008.

Всматриваясь друг в друга…: Россия и арабский мир: взаимное восприятие: Сборник статей. М, 2013.

Клейн Л.С. Спор о варягах. СПб., 2009.

Тихвинский С.Л. Восприятие в Китае образа России. М., 2006.

Трофимова A.A. Imitatio Alexandri: портреты Александра Македонского и мифологические образы в искусстве эпохи эллинизма. СПб., 2012.

Шнирельман В.А. Войны памяти: Мифы, идентичность и политика в Закавказье. М., 2003.

Expedition Silk Road. Journey to the West: treasures from the Hermitage. Amsterdam, 2014.

Fabre J. Knight of Despair / Warrior of the Beauty. St. Petersburg, 2017.